Он с жадностью вдыхает воздух и ядовито скалится. Давление духовной силы, тяжелая прокачка через вены-капилляры к кончикам пальцев сквозь кожу. Новая реацу, довольно сильная, достойная чтобы стать его противником. Не спеша продвигается по коридору, стены разгромлены, где-то испачканы кровью. "Свежая",– думает он, мысленно рисуя образ нового противника. 

С каждым шагом давление увеличивается, мелкая дрожь пробегает по телу от удовольствия. Останавливается у почти мертвого фрасьона и оглядывает темное помещение. Вот он, вернее, она – девчонка-шинигами, по взгляду видно, что наглая и упрямая до кончиков пальцев. Сидит, прижавшись к стенке, почти без сил, но упорно пытается отогнать от себя пустого. Шипит, отчего по ее телу пробегает искра, а духовное давление увеличивается. 

Улыбка становится шире, как только с кончика ее дзанпакто срывается электрический заряд. Кажется, в нем можно разглядеть какое-то животное, но он слишком быстро проносится перед глазами, ударяет в пустого и тот с треском рассыпается на духовные частицы. 

Теперь она только его противник. Он взбудоражен до коликов, вот он – сладкий миг воздаяния. Пульс учащенный, по венам проходит поток духовной силы, до безумия приятно ощущать это давление. Глаза наполнены дикостью и азартом предвкушения. Зрачки сузились, теперь представляя собой тонкую линию. Дыхание прерывистое и горячее, с губ срывается надменный смешок. 

Шинигами пренебрежительно ощетинилась, поднимаясь с пола. Духовное давление, исходившее от нее, мгновенно исчезает, словно его вовсе не было. Катана со скрежетом опускается в ножны за спину, вызывая порыв ярости. 

- Я не стану сражаться с таким слабаком,– холодно-равнодушный взгляд, ни капли такого желанного страха или удивления в голосе. Срывается с места, направляясь прямо к нему. Исчезает в шунпо, не колеблясь, и все это вызывает удвоенный прилив ярости, основательно сдобренной разочарованием и бессильной злостью.

***

Это чувство, вызывающее учащенное дыхание и сердцебиение, заставляющее все внутри сжиматься от удовольствия и предвкушения, чувство – вызывающее спазм и легкое головокружение от духовного давления и тяжелой прокачки. И как, черт возьми, ему это нравится!

Как приятно видеть своего противника почти лишенного сил, особенно когда этот противник шинигами, приятней вдвойне, когда этим противником является сам Куросаки Ичиго. 

Шинигами отчаянно пытается защитить рыжую девчонку, принимая все удары на себя. Вот оно - слабое место мальчишки, и Гриммджо не упускает момента воспользоваться этим. 

-Гран Рей Серо! - срывается на рык, устрашающий раскатистый звук расходится по окрестности.

- Гриммджо, нет!– Ичиго в панике, серо направленно в Иноуэ и Нел… они же…

Куросаки срывается с места, все происходит довольно быстро, настолько, что Джегарджак не успевает уследить за ним, но, кажется, получилось.

Да, он добился своего, спровоцировав Куросаки надеть маску пустого, вот теперь все будет куда серьезней.

Слова растворяются за скрежетом катан. Адреналин в крови зашкаливает, придавая ударам еще большей мощи. Куросаки не выдерживает такого напора и отлетает в сторону. Джегарджак ядовито оскалился, пытаясь разглядеть в кубах пыли рыжеволосого мальчишку. 

- Разорви им глотки, Пантера!– провел рукой по лезвию катаны, взывая ее отдать свою силу ему, стать одним целым. Внутри проходит циркуляция реацу по всему телу, заполняющая своей мощью все его существо, настолько, что внутри не остается места, и она вырывается наружу, образуя вокруг него сгусток синей ауры. Песок вокруг поднялся на несколько метров, от духовного давления воздух стал тяжелым.

Две мощнейшие сферы столкнулись, пытаясь уничтожить друг друга. Воздух просто разрядился от выпускаемых потоков реацу, резко перекрывая дыхание. У обоих уже не хватает сил, и, кажется, это предпоследний удар. Да, Куросаки не выдерживает первым и отлетает в стену. 

- Это конец, Куросаки. – говорит слишком спокойно, сил осталось мало, раны начинают ныть, что, опять же, бесит. 

Срывается на рык, на уровне инстинктов рванул к Ичиго, чтобы добить, чтобы окончательно убедится, что выиграл, что король. Но что-то пошло не так. 

Шинигами вдруг опомнился и без труда останавливает удар Гриммджо. Неужели слова девчонки настолько… да что он в них нашел?! Он проиграл! Проиграл!

И упускает момент, когда дзанпакто Куросаки со скрежетом разрезает броню и плоть. Ему больно, но больше от осознания того, что он потерпел… поражение? Нет, он не мог! Не мог!

Из последних сил хватает руку надменного шинигами, который забыл, с кем сражается. Тот, несомненно, удивлен такому упрямству, но не пытается ему противоречить. Если он хочет, то Куросаки докажет, что он уйдет с победой и заберет всех, кто ему дорог. 

Вот теперь точно последние удары. Маска Ичиго скоро исчезнет, да и сам Гриммджо еще не долго протянет в ресуррексионе. 

Куросаки неожиданно начинает нести что-то про друзей, про то, что не даст им погибнуть здесь и заберет с собой, но Джегарджак не слышит, он даже не может пошевелится, будто ноги налились свинцом, не давая пошевелится. 

- Прости, Гриммджо,– это единственное, что он слышит перед тем, как катана Ичиго со скрежетом раздираемой плоти, входит куда-то в район сердца. Глаза расширяются, элементарно вздохнуть становится больно. 

- Черт…- хрипит арранкар, прежде чем погрузится в пустоту. 

Нет. Не зря говорят, что за мгновение до смерти видишь... нет, не жизнь "в картинках”, а смысл своей, казалось бы, бессмысленной жизни, значение твоего временного проживания в бренном теле, которое ускользало от тебя все эти годы, пока длилась твоя жизнь. Ты ведь сначала думаешь, что жил с какой-то целью. Ну, если и так, то ты поистине счастливец. Лишь перед смертью все встает на свои места. Лишь перед смертью ты все понимаешь. Понимаешь, насколько ты был не прав, ведь если ты познал истинное значение жизни до смерти, то ты либо глупец, либо Пророк. 

Причем понимаешь это за какие-то доли секунды, когда "пуля” убийцы уже начала продавливать твое сердце, когда луч Смерти уже вырывает твою душу из тела, когда даже воздух рвет твои легкие твоими же ребрами, а ты не можешь даже закричать, высказать свою боль, обиду, ненависть этому миру, ибо уже поздно... Когда зрачки твоих глаз расширяются, давая возможность узреть осознание ужаса того благодеяния творца роду человеческому, что зовется смертью, пусть и такой крошечной ценой - ценой своей жизни. 

Но он ведь не может умереть так просто? Он же… не может проиграть! Тем более кому. Находит в себе силы, внушая себе, что этого ему будет достаточно, чтобы надрать зад рыжему шинигами. 

Перед глазами плывут кровавые круги и зрение явно подводит. Значит нужно идти по следу реацу. Один шаг вперед уже приносит нестерпимую боль, но он только скалится и шипит, сдерживая крик, так норовивший выйти наружу. Еще шаг, уже не так больно, даже привычно и, с другой стороны, приятно. Они ушли не слишком далеко, поэтому настигает он быстро. 

Вот и Куросаки, невозможно не заметить это рыжее пятно, которое судорожно протягивает его имя. Форма ресуррексиона исчезает, а в руке появляется катана. Гриммджо шумно выдыхает, гнев пересиливает, и он не выдерживает, срывается с места, занося катану на Ичиго, но тот отнесся к этому слишком легко. Откидывает дзанпакто в сторону и одной рукой останавливает меч Джегарджака. 

- Хватит, Гриммджо. Ты проиграл. Мне все равно, король ты или нет, но убивать каждого, кто тебе не нравится и становиться королем, когда править уже некем, — просто глупо. Если я тебе так противен, я сражусь с тобой в любое время. Поэтому сейчас остановись, Гриммджо,– его слова бесят, выводят из себя, ведь он считает его явным слабаком, а это непозволительно.

- Нет! Я…- договорить он не успел, байда Джируги вонзилась в районе шеи и окончательно свалил его с ног. - Ннойтора… сукин ты… сын. 

POV Гриммджо.

Внутри все окаменело от паники. Что со мной? И дышать становится все труднее, воздух приходится буквально откусывать по кусочкам, такой он стал вязкий. И вот, когда мне уже показалось, что сейчас я попросту сдохну, Куросаки остановил удар Нойторы. 

Куросаки, сукин сын! Мне не нужна помощь, я сам! Сам! Я не проиграю тебе! Опять же… не смей смотреть на меня так! Этот жалостливый взгляд, эти глаза… как же я их ненавижу! Я не проиграю, слышите?! Никогда, я король, король, мать вашу, и все вы жалкие слабаки! 

Тело онемело, крик комом застрял в горле, в глазах потемнело от дикой и невыносимой боли, которая пронзила все тело. Рот открылся, словно сейчас этот крик должен выйти наружу, ослабить боль и убрать это отвратное чувство проигрыша. Но нет, лишь сжало легкие, перекрывая путь кислороду. Как же хочется заорать, раздирая глотку, будто бы это облегчит мое состояние. 

Тихо. Даже слишком. Настолько тихо, что я слышу стук своего сердца. Вот последняя степень отчаяния - слышать стук своего же сердца в тишине и пытаться заткнуть уши, чтоб не слышать крик своей же души. Отчаянные крики о помощи, желания что-либо изменить. Стук сердца, который раздирает сознание до крови, доводит до агонии.

Я не могу проиграть! А в глазах темнеет и все вокруг блекнет, неужели правда конец?

***

Звук шагов раздается эхом в полуразрушенном коридоре. Девушка быстро шагает вперед, спотыкается о белые валуны, которые некогда представляли собой часть стены. Незнакомка небрежно проводит ладонью по губам, вытирая кровь, солоноватый вкус которой уже начал надоедать. Шинигами, с завидным упрямством не обращая внимания на кровоточащую руку, наспех перетянутую бинтами, шагает вперед. 

У нее есть цель – огромная дыра в конце коридора, выход из этого замка, за стенами которого сейчас был…

Девушка резко останавливается посреди коридора в нерешительности, еще раз подумав: а правильно ли она поступает, спасая ЭТОГО «человека», но голос совести, который традиционно силен в ней, снова подталкивает ее вперед. 

Яркий свет заставляет девушку зажмуриться, но времени слишком мало. Свыкнувшись с искусственным светом, она рассматривает пустыню, выискивая нужного ей человека. 

Находит и тут же спускается на серый песок, на долю секунды задерживается, обдумывая еще раз правильность своего поступка. 

На шунпо преодолевает расстояние, разделяющие ее с арранкаром.

Такой спокойный, умиротворенный, и в то же время такой же дикий.

Слепо смотрит в небо, сейчас больше похожий на мертвеца, чем на живого. Это пугает, но почему-то приносит чувство странного облегчения… Ведь если он... то ей не придется.

К счастью, или увы, он еще дышит и слабый поток духовной силы, который с каждой секундой становится слабее, убеждает ее, что арранкар еще жив. Внутренний голос назойливо сулил одно, в то время как гордость и въевшийся в спиной мозг эгоизм отговаривает ее от этой сумасбродной затеи. 

Ее лицо искажается в недовольной гримасе, девушка фыркает, обещая самой себе больше никогда и не под каким предлогом не соглашаться с затеями безумного шляпника. 

- Что-то я не вижу твоего рвения, неужто Куросаки отобрал? Ай, негодяй, а теперь вставай, я не хочу марать руки.– Гриммджо смог слегка повернуть голову в ее сторону, на большее сил не хватает. Как его взбесили слова шинигами и надменный взгляд, смотрящий на него свысока. - Знай, я делаю это только из-за того, что меня заставили. Компроматом и тому подобной хренью. Ты мне и даром не нужен, а будешь пищать и ерзать, оставлю подыхать или саморучно придушу. Эй…- девушка хмурится еще сильнее, глаза Джегарджака потускнели и медленно начали закрываться.– Подохнуть решил?! Эй!– она, сама того не замечая, срывается на крик. Почему-то стало страшно, а вдруг и правда? - Чертов ублюдок, ты мне живым нужен! Але!– из-за спины достает катану, неуверенно, двумя руками обхватывает рукоять, а вдруг Кискэ прав, и у нее получится? За самодеятельность он ей спасибо не скажет, но за этого арранкара и за все, что она натерпелась, Панамка-сан будет ей обязан.

Шинигами подносит дзанпакто к груди арранкара, замешкалась буквально на несколько секунд, но потом вонзает лезвие меж ребер. От такого напора духовной силы поднимается песок, заволакивает собой два силуэта. 

Гриммджо медленно приходит в сознание, но слышит только голос сопровождающийся гулким эхом.

- Как... Как же бо... больно. Невыносимо больно, – иронично вопит голос, создавая театральное впечатление.- И не из-за того, что твои внутренности медленно тлеют, сжигая сами себя, нет. Из-за того, что ты слабак. Никчемный из тебя король,– эти слова бесят, но он не мог ничего сделать, чтобы прекратить это, на данный момент он даже тела своего не чувствует.- Ты уже умер. Нет, не телом, оно умерло уже давно. Душой. Ты уже давно погиб. Для мира, для людей. Ты уже, по сути, кадавр, адское отродье, которое не должно находится на земле. Хотя знаешь...

На это реплика обрывается и Гриммджо вновь теряет сознание. 

Без шансов. Без вариантов. Безотносительно именно к вам.

Я тебе отдам. Все тебе отдам - солнце и луну. Ты идешь ко дну.

Ты уже на дне. Жадный человек. Неприятный сон. Прошлогодний снег.

А в твоих словах - ложь и пустота. Дождь и пустота. Пустая пустота.

С чистого листа - в дикие места. Сосчитай до ста. Доживи до ста. (с) Земфира.

Девушка открывает глаза и чувствует, что проваливается вниз. Ей не обязательно смотреть под ноги, чтобы понять, что голые ступни медленно погружаются в снег. Она не ощущает холода, но все равно укутывается сильнее в шарф, так, что он полностью накрывает собой пересохшие губы.

Вокруг все застелено белым и смотрится жутко неестественно. Может, потому, что так чисто, так правильно, так светло не должно быть в таком месте, как кладбище. А, может, потому что она прекрасно осознает, что это всего лишь сон. Сон, который не прекращается уже давно.

Ей незнакомо это место. Здесь вечное утро и вечная тишина. Не слышно ни птиц, ни ветра, ни хруста веток. Памятники здесь ничем не отличаются друг от друга. Одни серые неровные глыбы, надписи на которых, сколько бы она не силилась, не может рассмотреть.

Поэтому каждый раз, когда ее ноги оборачиваются мягким снежным покрывалом, она покорно двигается вперед.

Знакомым маршрутом огибает могилы одну за другой и испытывает безмерную усталость. Порядком выводит и то, что здесь не происходит ровным счетом ни-че-го. Наверное, было бы спокойнее, если бы за ней была погоня или слышались постоянные горькие завывания местных призраков, тянулись из земли иссохшиеся руки и тому подобное.

Но полное отсутствие какой-либо жизни немного пугает. Кажется, что и она тоже мертва. Это, конечно, правда, но тогда получается, что даже души… Иначе почему кожа не покрывается мурашками от холода, зубы не стучат, а глаза не слезятся от такого количества снега и солнца?

Впрочем, в этот раз все иначе. Девушка понимает это, когда с дерева напротив слетает крупный серый филин. Он выглядит вполне реальным и смутно знакомым. Сомнения рассеиваются, как только птица бесшумно опускается на ближайший от шинигами памятник и в упор смотрит в ее глаза. Конечно, ей только кажется, что птица сверлит ее взглядом. Птицы не должны уметь такое. 

Блондинка готова чуть ли не накинутся на нее и сжать в ладонях, лишь бы она не оказалась миражом, подкинутым больным воображением. Шинигами продолжает медленно подбираться к ней, еще толком не осознавая, что ей может дать поимка глупой птицы.

Когда она оказывается на расстоянии вытянутой руки от высокомерно смотрящего филина, он пугающе взмахивает крыльями и улетает в молочный туман. Дальше от девушки. Она срывается с места и, буквально перепрыгивая через тела покоящихся здесь, бежит вслед единственному шансу, способному вывести ее из этой декорированной морозильной камеры.

Она бежит за птицей, резко останавливается и удивленно смотрит вперед. Посреди заснеженной поляны разросся вереск, не тронутый снегом. Цветы образовывали своеобразный круг, в центре которого стоял еще один памятник. Такой же неприметный, как и остальные. Только сейчас имя и эпитафию она видела вполне отчетливо.

Негнущимися ногами шинигами приближается к серому камню и впервые за все пребывание здесь она ощущает, как мечется в груди сердце. Щеки девушки согреваются горячими солеными каплями, а из горла силится вырваться ужасный крик, но легкие наполняются болью вместо кислорода, и выходит только жалкий хрип.

Когда стихают рыдания, она пробует вздохнуть полной грудью, но ощущает, как внутри все пережато. В последний раз обводит мокрыми от слез пальцами каждый выгравированный завиток. 

После долгих метаний, подсознание все-таки приводит ее сюда, и она чувствует себя иначе. 

Она собирается уходить, не желая более оставаться здесь, но что-то не дает ей пошевелиться. Кто-то кладет свою теплую ладонь ей на плечо, внутри шинигами все замирает, переворачивается и желает вырваться наружу. В этот момент она отчаянно хочет выблевать все свои страхи и больше никогда, никогда не приходить сюда. И никогда не оборачиваться. 

- Калипсо.

Она перестает изничтожать себя внутри и оборачивается, тут же оказываясь в плену крепких рук.

На нее смотрят голубые глаза, и шинигами окончательно перестает разделять реальность и вымысел. Тот, кого минуту назад она оплакивала, сейчас ей улыбается, смешно морщась от легкого ветерка. Она знает, что это неправильно, но ведь они так и не попрощались толком. А значит, сейчас можно просто смотреть на него без постоянно преследующего ее чувства вины и жадно запоминать родные черты лица.

- Гримм?- тихо бормочет она, на самом деле не особо заботясь, что он ответит. Главное, что теперь они вместе. Гриммджо ехидно ухмыляется и начинает щекотать шинигами. Его пальцы проникают под ее рубашку, и она уже не сдерживает заливистого смеха. 

В какой-то момент шинигами почти физически ощущает, что что-то изменилось. Поднимает лучащиеся светом глаза на Гриммджо и вскрикивает от ужаса. Его лицо начинает покрываться трещинами и язвами, а усмешка выглядит еще зловеще, когда уголок рта рвется, обнажая зубы и тлеющую кожу. К ней возвращается тошнота. Но Гриммджо, кажется, ничего не замечает. Девушка пытается отодвинуться от него, и он, на удивление, позволяет ей это. 

- Видишь, что ты со мной сделала? Тебе нравится это?- он жутко скалится и прорывает ногтями свою грудную клетку. Когда его правая рука достает из тела бьющееся кровавое сердце, девушка едва может удержаться на ногах. Ее выворачивает, а он лишь крепче сжимает в руках пульсирующий орган.

- Ну, как тебе?- выплевывает он сухо. Гримм свободной рукой хватает ее за шею и притягивает к себе.– Ты,– Гриммджо нетерпеливо облизывает то, что осталось от его губ и прижимается к девушке, вытворяя нечто, что должно было быть поцелуем. 

Ощутив вкус его прогнившей плоти, она, свободная от его рук, безвольно опускается на колени и теряет сознание в надежде, что больше никогда не проснется.

***

- Кали-и-ипсо-тян,- мягко протягивает Урахара, глядя на тяжело дышащую девушку. – Опять дурной сон?– наигранность – в духе Кискэ, но на этот раз девушка даже не хочет этого замечать. Она качает головой и отводит взгляд в сторону.

- Все в порядке. Там, кажется, арранкар проснулся… ему там плохо, наверно...

***

Затхлый воздух комнаты вдруг становится тяжелым, давящим. С шумом врывается в распаленные импровизированной зарядкой легкие, он оседает в них едким пеплом, мешает дышать в полную силу, спазмами пережимает горло.

Задыхаясь, Гриммджо открывает глаза и приподнимается на локтях. От резкой боли во всем теле он оскалился и судорожно зарычал. Сначала дало о себе знать плечо, левый бок, затем легкие. Больно. В глазах темнеет, но он упорно пытается встать. Получается только повернуться на бок и чуть ли не согнуться пополам. Все равно Секста слишком горд, чтобы продолжить валяться… вот только где?

Теперь еще и любопытство въедается чуть ли не в спиной мозг, словно крутит внутри шестеренки, принуждая его встать. Садится и рычит от боли, к которой, кажется, уже начал привыкать. В темноте виднеются очертания комнаты, стол, заставленный какими-то флаконами, бинты…

Гриммджо медленно кладет руку на плечо и, нащупав там материю, окончательно убеждается в своих мыслях. Та девчонка, но зачем ей это? 

- Сволочь…- рычит, вернее, хрипит Секста. Резкая головная боль сопровождается невнятными матерными словами, затем картинки.

Куросаки… Джируга… девчонка…

И вот, казалось, воспоминания той битвы, давно осевшие где-то глубоко, сейчас вновь запустят свою когтистую пятерню ему в душу, переворошат там все, оставив лишь мягкие, кровоточащие ошметки.

- Оу, оказывается, у Калипсо-тян есть сердце,- тихий голос, язвительный тон.

- Нет. Просто даже в самом последнем уроде можно найти что-то хорошее, хотя бы пару-тройку донорских органов,– знакомый голос и интонация. 

Из горла вырывается глухой рык. Нестерпимо хочется стереть с ненавистного лица ухмылку, затолкать чертовы слова обратно, чтобы эта шинигами подавилась собственной горечью.

Внутри что-то дергается, взвинчивается, от чего физическая боль отступает на задний план. Инстинкты и гордость будто придают сил встать. Пусть ноги подкашиваются, но он идет на голос, на слабый свет за седзи. Гриммджо резко одергивает затворку. Едва он это делает, как свежий воздух быстро наполняет легкие, отчего арранкар недовольно фыркает и щетинится.

- Я же говорила …- все тот же голос, который выводит из себя. Он поворачивает голову на источник этого язвительного тона.

Шинигами вальяжно развалилась на диване рядом с черной кошкой. Только сейчас он замечает, что она кажется такой неестественной. Короткие светлые волосы, уложенные в творческом беспорядке, обрамляют такое же бледное лицо. Единственным ярким пятном на всей этой физиономии были, пожалуй, глаза – серые, хитрые, пронзительные. 

Какое-то время девушка сидит неподвижно, буравя его тяжелым, полным тихой ненависти взглядом, затем, неуклюже дернувшись, шутливо кланяется и вновь корчит недовольную гримасу. 

- Как Вы себя чувствуете?– протягивает медовый голос, вызывая новую волну раздражения. Арранкар резко поворачивается к новому источнику шума.

- Ты кто такой?– рыкнул он, рассматривая мужчину в странном зеленом кимоно и полосатой панаме.

- Урахара Киске,- незнакомец расплывается в довольной ухмылке,– могу я поинтересоваться Вашим именем?– Джагерджак, мастерски игнорирует Киске, и переводит взгляд на шинигами, которая не менее мастерски игнорирует его самого. 

Она бесит, одним своим видом выводит из себя. Ее вальяжность, чрезмерная самоуверенность и взгляд, слишком пустой и несуразный. Даже молчание Улькиорры бесит меньше. Шинигами прикусывает губу и дергается, будто чего-то пугается. Замечает на себе взгляд и почти рефлекторно хмурится. 

- Не ты первый, кто пытается испепелить меня взглядом. В очередь, дорогуша…- она словно нарочно подливает масла в огонь, вызывая к себе еще большую ненависть.

- Калипсо, прекрати,– кот лениво потягивается, слезая со своего места.– Попытайся быть немного сдержанней. 

- С чего…

- Калипсо,– черному коту удается усмирить ее. Девушка тяжело выдохает, отводя взгляд в сторону.

- Для начала накиньте на него что-нибудь, а то глаз кому-нибудь выколет…

Секста рычит и скалится. Он готов перевернуть здесь все, разгромить это здание к чертям, но на удивление самому себе, быстро успокаивается. Смуглая женщина протягивает ему какие-то штаны, которые он резко выдергивает у нее из рук и натягивает на себя. 

- Присядьте,– Кискэ чуть заметно напрягается, понимая, что с этим арранкаром справиться трудно. 

- С какой стати? 

- Я думаю, Вам так неудобно. Сядьте.

- У меня есть выбор? – Кискэ глубоко вздыхает, уже собираясь привести пару неоспоримых аргументов, но девушка его опережает. 

- Как ребенок,– шипит шинигами.- Ну конечно, у тебя есть выбор. Несмотря на то, что мы живем в детерминированной вселенной, каждый индивид обладает свободой воли. А теперь сядь.

- Иди к черту…- девушка ненавистно сверкает глазами. Чужая реацу чуть задевает краем. Раздраженная, пульсирующая, искрящая бешенством и странной жаждой, чуть ли не хлещущая себя хвостом по бокам. Секста словно сгусток напряжения, его духовная сила окрашена не обычной яростью и желанием битвы. Что-то примешалось к общему, давно знакомому фону. Шинигами осторожно вглядывается во всполохи чужой реацу, стараясь выяснить источник беспокойства ее хозяина, приведший его в такое… смятение?

Джагерджак, вздернул подбородок и посверкивая глазами, наблюдает за девчонкой. Шинигами же остается непоколебимой, в отличии от арранкара, который свободно демонстрировал все испытываемые им эмоции, не считая нужным их как-то скрывать. 

- Сядь,– говорит девушка, чуть сильней нахмурившись и отпуская свою духовную силу. Гриммджо накрывает словно каменной плитой, пригибая к полу. Ругаясь сквозь зубы, он пытается противиться, но новая волна заставляет опуститься на колени. 

- Ну же, Гриммджо, иди сюда.

- Да пошла ты...- стиснув зубы, арранкар изо всех сил пытается подняться. Получается плохо, реацу шинигами вышибает воздух из легких, мешая дышать. От злости и досады мутится сознание, которое затапливает мучительный стыд и бешенство.– Тебе надо – ты и подходи.

- Сопротивление – это только отсрочка,- ухмыляется она, усиливая давление, а затем отпускает на минуту зашедшегося в кашле Сексту. Тот, воспользовавшись передышкой, поднимается на ноги, пошатываясь и отчаянно борясь с головокружением, чтобы через мгновение вновь быть придавленным к полу.

- Сука!– вырывается у него, когда он снова может дышать. Поднявшись, Гриммджо двинулся к блондинке, проклиная себя и своего мучителя последними словами.– Что тебе надо?

- Я уже сказала. Сядь,– мысленно чертыхаясь, арранкар опускается рядом с шинигами.

- Кхем, думаю, теперь Вы выслушаете меня? Вам же, вероятно, любопытна вся сложившаяся ситуация?– взгляд Урахары становится более серьезным, но тон остается таким же язвительным и почти беззаботным. 

– Для начала, как Вас зовут? 

- Гриммджо Джагерджак, Секста Эспада. 

- Бывшая… - даже этот голос без единой насмешки выводит из себя. Голубоволосый в непонимании покосился на рядом сидящую девушку, которая старательно отводит от него глаза.

- Внеси в свой злобный клекот информативности,- Джагерджак довольно скалится.

- Заткнись и слушай мою версию реальности,– шинигами поднимается со своего места.– Ты чуть не сдох, потом провалялся почти месяц здесь, а пока валялся, шинигами и вайзарды перебили всю Эспаду, а Айзен теперь не увидит белого света ближайшие восемнадцать тысяч лет.

- Двадцать,– откашлявшись, бубнит Урахара.

- Не столь важно,– говорит она, запуская руку в волосы.– Совсем забыла, еще ты позорно проиграл Ку… - Гриммджо не выдерживает и срывается с места, хватая высокомерную девчонку за горло. Голубые глаза искрятся бешенством и ненавистью: 

"Да кем она себя возомнила?!"- хотя сейчас, заглянув в ее глаза напрямую, Секста видит там страх. Она боится его? 

- Финита ля комедия господа.– Гриммджо не успевает опомниться, рука будто сама отпускает шею девчонки и отдергивается в сторону. Урахара же быстро встал между ними, закрывая собой шинигами.

- Киске… - хрипит она, восстанавливая дыхание.

- Дозволь, Калипсо-тян, я объясню нашему гостю все сам. Гриммджо-сан, присядьте,- арранкар, ощетинившись, возвращается на свое место.– Умереть решила - не прикрывайся другими.– бубнит учёный, направляясь к столику.

- У меня есть к Вам одно выгодное предложение.– взгляд Урахары полностью сосредоточен на арранкаре.

- Какое? – Гриммджо презрительно фыркает.

- Я хочу понаблюдать,– серые глаза азартно блеснули. 

- Быть твоей подопытной крысой? Найди себе другого зверька…- Джагерджак устало прикрывает глаза.

- Это выгодно не только для меня, но и для Вас, Гриммджо-сан,– девушка с презрением смотрит на Урахару, проклиная того за эту взбалмошную затею. Зная эту хитрую морду, она не сомневается, что и ее он затащит в это дело. 

- И чем же оно выгодно?– Секста буравит блондина тяжелым, презрительным взглядом. 

- Что если я всего лишь наблюдаю за Вами, пока Вы эволюционируете до второй стадии Ресуррекшёна,– звучит, как ни странно, заманчиво.– После того сражения Вы потеряли достаточно сил, но тем не менее.– Киске ядовито улыбается, исподлобья смотря на стоявшую рядом шинигами.– И я думаю, что Калипсо-тян не откажет в помощи. Верно?– бровь девушки нервно начинает дергаться.

- Киске…– рычит она, но тот беззаботно улыбается, поправляя свою панамку. 

- Тессай! Будь добр, принеси нашему гостю его гигай,– двухметровый бугай, непонятно каким образом оказавшийся в комнате, чуть не сносит с ног упомянутую шинигами, за что она его ласково материт. Тессай несет в руках неизвестную тушу, больше напоминавшую Сексту.

- Отлично,– учёный выхватывает тушу из рук Тесая.– Это Ваш гигай!– радостно вопит он, демонстрируя безжизненное тело Джагерджаку. 

- Для чего это? – недовольно рыкнул Секста, всматриваясь в свою копию.

-Нууу…- многозначительно протягивает Киске.– Чтобы жить здесь, вам это понадобится.

Несколько минут спустя между Урахарой и Калипсо возникает небольшой разговор, который вскоре перерастает в спор. Виной грубых слов со стороны шинигами и ехидных замечаний от Киске стал Гриммджо, который, воспользовавшись моментом, смылся. И когда же эти двое хватились пропажи, Калипсо начала угрожать бывшему капитану всякими изощренными пытками, как только тот попросил ее найти и вернуть Сексту обратно. А после того, как девушка все же угомонилась, Киске незамедлительно ее обрадовал.

- Мне не нужны в доме животные, своих хватает.– Ассаи зло блеснула глазами.

- Ну Калипсо-тян, ты хорошо справляешься с нашем гостем.

- Не канает, Киске. Попробуй предоставить мне целую цепочку аргументов, на которую у меня найдется пара-тройка своих. Что и так очевидно,– девушка с гордо поднятой головой продвигается к выходу, уверенная в своей победе, но Урахара не был бы самим собой, не найдись у него компромат.

- Кали-и-ипсо-тян, – шинигами останавливается у самого порога, этот протяжный тон ей до безумия знаком. Выругавшись, девушка медленно поворачивает голову, искоса наблюдая за ехидной улыбкой ученого.

- Это не я, либо я, но я не виновата, либо меня с кем-то перепутали, либо это был мой двойник. В общем, ты все равно ничего не докажешь!

- А если я расскажу Кучики-тайчо, кто однажды его неудачно подстриг? 

- Да кто тебе поверит, у тебя даже доказательств нет. 

- А если я расскажу Куроцучи-тайчо, кто однажды разгромил его лабораторию?

- Это было в отместку и не правда! Не докажешь,– Ассаи победно скалится, но Урахара достает из рукава какие-то карточки.

-Докажу,– протягивает он, махая компроматом перед своим носом.

- Ах ты хитрожопая мразота…- она в раздражении сжимает кулаки, от напряжения на лбу появляется венка.– Убедил, но если с ним что-то случится…- ее глаза недобро сверкают.

- Я уверен, что ты этого не допустишь,– его никто не услышал, может, и к лучшему. Урахара хитро улыбается и смотрит в спину уходящей шинигами.– Сама же сказала: сопротивление – это только отсрочка.

***

– Уроды,– рычит Калипсо, подступая к краю крыши.– Тэт, что там у тебя?– заинтересованно обращается она к своему занпакто. 

«Запах, как заноза в заднице. Засел в моем носу и мешает соображать»,- в подсознание раздается усталый мужской баритон.

«Ты и так совсем чокнутый, ни к чему нам ты, одержимый какой-то вонью»,-перебивает его другой, чуть хрипловатый голос, явно чем-то раздраженный. 

«Меня, пожалуйста, не трогайте, быть в центре вашего внимания меня не прельщает»,- сухо бормочет третий голос, после чего следует тихое рычание.

- Заткнитесь! Три идиота…- сейчас шинигами с великой радостью свернула кому-нибудь шею, за все то, что намеренна сейчас терпеть. Но только с дикостью втыкает остриё занпакто в бетонную поверхность. 

«Липсо, а о чем ты думаешь?»- ехидно интересуется обладатель первого, немного бархатистого голоса. От этого она чуть расслабляется.

– Размышляю над теорией модернизма и ее практическом воплощении в пьесах Ионеско*,– иронично усмехается девушка.

«Как же ты любишь отмочить подобную муть»,- обижено заявляет все тот же голос.

- Кёру, чувствуешь?– чужая реацу чуть задевает краем. Сразу становится не по себе, ведь помимо названного как-то невзначай геморроя, там явно присутствует еще чья-то, сильная, немного устрашающая и, как ни странно, знакомая.

«Такое разве возможно не заметить?»- меланхолично отзывается голос.

- Действительно,- девушка убирает светлые пряди назад и спрыгивает вниз, поймав след реацу арранкара. 

*-пьеса Ионеско «Лысая певица» является одним из первых произведений модернизма.